Неточные совпадения
С семьей Панфила Харликова
Приехал и мосье Трике,
Остряк, недавно из Тамбова,
В очках и в рыжем парике.
Как истинный француз, в кармане
Трике привез
куплет Татьяне
На голос, знаемый детьми:
Réveillez-vous, belle endormie.
Меж ветхих песен альманаха
Был напечатан сей
куплет;
Трике, догадливый поэт,
Его на свет явил из праха,
И смело вместо belle Nina
Поставил belle Tatiana.
Освободясь от пробки влажной,
Бутылка хлопнула; вино
Шипит; и вот с осанкой важной,
Куплетом мучимый давно,
Трике встает; пред ним собранье
Хранит глубокое молчанье.
Татьяна чуть жива; Трике,
К ней обратясь с листком в руке,
Запел, фальшивя. Плески, клики
Его приветствуют. Она
Певцу присесть принуждена;
Поэт же скромный, хоть великий,
Ее здоровье первый
пьетИ ей
куплет передает.
— Я и Думу тоже —
куплетами! Вы
были в Думе?
Следующий
куплет Гогин
пел один...
— Один мой знакомый
пел такие
куплеты...
Смелая, бойкая
была песенка, и ее мелодия
была веселая, —
было в ней две — три грустные ноты, но они покрывались общим светлым характером мотива, исчезали в рефрене, исчезали во всем заключительном
куплете, — по крайней мере, должны
были покрываться, исчезать, — исчезали бы, если бы дама
была в другом расположении духа; но теперь у ней эти немногие грустные ноты звучали слышнее других, она как будто встрепенется, заметив это, понизит на них голос и сильнее начнет
петь веселые звуки, их сменяющие, но вот она опять унесется мыслями от песни к своей думе, и опять грустные звуки берут верх.
Потом к этому
куплету стали присоединяться и другие. В первоначальном виде эта поэма
была напечатана в 1878 году в журнале «Вперед» и вошла в первое издание его книги «Звездные песни», за которую в 1912 году Н. А Морозова посадили в Двинскую крепость. В переделанном виде эта поэма
была потом напечатана под названием «Шлиссельбургский узник».
Второй
куплет был спет Паншиным с особенным выражением и силой; в бурном аккомпанементе слышались переливы волн.
[Весь следующий абзац и часть второго («
Было еще другого рода… верховая езда») не могли появиться в 1859 г. в печати по цензурным условиям; выброшены
были также
куплеты о Левашове.]
Пел эти
куплеты Нижерадзе всегда уменьшенным голосом, сохраняя на лице выражение серьезного удивления к Карапету, а Любка смеялась до боли, до слез, до нервных спазм.
Куплетов этих (они на Кавказе называются «кинтоури» — песня разносчиков) князь знал беспредельно много, но нелепый припев
был всегда один и тот же...
До сих пор осталось у меня в памяти несколько
куплетов песенки князя Хованского, которую очень любила
петь сама Прасковья Ивановна.
Ты повтори мне
куплеты —
Я их мамаше
спою.
За сочинение
куплетов, осмеивающих Александра I и Николая I,
был заключен в Шлиссельбургскую крепость и затем выслан в Вологду.]
Судьбы министра Бароша интересовали не в пример больше, нежели судьбы министра Клейнмихеля; судьбы парижского префекта МопЮ — больше, нежели судьбы московского обер-полициймейстера Цынского, имя которого нам
было известно только из ходившего по рукам
куплета о брандмайоре Тарновском [Вот этот
куплет: Этими немногими строками, по-видимому, исчерпывались все «отличные заслуги» и Тарновского и Цынского: один представил (может
быть, при рапорте), другой — получил.
Санин исполнил их желание, но так как слова «Сарафана» и особенно: «По улице мостовой» (sur une ruà pavee une jeune fille allait à l'eau [По замощенной улице молодая девушка шла за водой (фр.).] — он так передал смысл оригинала) — не могли внушить его слушательницам высокое понятие о русской поэзии, то он сперва продекламировал, потом перевел, потом
спел пушкинское: «Я помню чудное мгновенье», положенное на музыку Глинкой, минорные
куплеты которого он слегка переврал.
Шпаками назывались в училище все без исключения штатские люди, отношение к которым с незапамятных времен
было презрительное и пренебрежительное.
Была в ходу у юнкеров одна старинная песенка, в которую входил такой
куплет...
— А то еще, Алеша, один
куплет. Мы его под гросфатер
пели —
был такой старинный модный танец...
Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это
было как будто бы
куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое».
Историю происхождения этого псевдонима я слышал от И.А. Вашкова, многолетнего фактического редактора «Развлечения» при Ф.Б. Миллере и его наследниках и главного, а иногда и единственного сотрудника этого журнала, наполнявшего за отсутствием материала — денег не
было — весь журнал: и рассказ, и мелочи, и стихи, и
куплеты, и злободневный фельетон.
Рояль этот, как я узнал после,
был подарен Балалайкину одним не — состоятельным должником в благодарность за содействие к сокрытию имущества, и Балалайкин, в свободное от лжесвидетельств время, подбирал на нем музыку
куплетов, сочиняемых им для театра Егарева.
Елена забралась с ногами на скамейку, положила локти на буковые перила и, угнездив между ними голову, закрыла глаза. Моряк вдруг стал в ее глазах ничуть не опасным, а смешным и жалким трусом. Ей вспомнились какие-то глупые
куплеты о пароходном капитане, которые
пел ее брат, студент Аркадий — «сумасшедший студент», как его звали в семье. Там что-то говорилось о даме, плывшей на пароходе в Одессу, о внезапно поднявшейся буре и морской болезни.
Дарья
была под хмельком; красная, растрепанная, полуодетая, она громко
пела. Людмила услышала уже предпоследний
куплет знакомой песенки...
Из дам некоторые перешепнулись, другие перемигнулись, как будто говорили друг другу: а вот, погоди, заставит он нас всех
петь водевильные
куплеты и изображать «резвящихся русалок»!
Тишина; только птицы щебечут в саду, гудят пчелы над цветами, да где-то на горе, среди виноградников, жарко вздыхает песня:
поют двое — мужчина и женщина, каждый
куплет отделен от другого минутою молчания — это дает песне особую выразительность, что-то молитвенное.
Когда я спустя некоторое время,
будучи уже на сцене в Саратове, за ужином после спектакля рассказал товарищам-актерам об этом импровизаторе и припомнил
куплет о верблюде, все посмеялись и перешли на другие анекдоты. Только Далматов переспросил меня...
— А за то, что приятель, с которым он ехал,
поет хорошо французские
куплеты.
Et mal avec les maris [Французские
куплеты, которые лет двадцать тому назад
были в большой моде, по крайней мере у нас в Петербурге. (Прим. автора.)]
Один из них, с смуглым лицом, без руки, казался очень печальным; другой, краснощекой толстяк, прихлебывал с расстановкою свой кофей, как человек, отдыхающий после сытного обеда; а третий, молодой кавалерист, с веселой и открытой физиономиею, обмакивая свой хлеб в чашку,
напевал сквозь зубы какие-то
куплеты.
— Ну да, ну да! — говорит вседовольный князь, — я могу пов-то-рить… и, знаете, я
был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены во-де-виль написал… Там
было несколько вос-хи-ти-тельных
куплетов! Впрочем, его никогда не играли…
Куплет кончился, нужно
было петь Насте. Все хранили мертвое молчание и ждали, как взведет Настя против Степанова голоса.
— Врёт кто правду знает, — балагурил он, — а я врать не могу, я правды не знаю. То
есть, ежели хочешь, — я тебе скажу: я правды множество видел, и мой
куплет таков: правда — баба, хороша, покамест молода.
— Да, собственно, прииск принадлежит Миронее Самоделкиной, только Миронея-то Самоделкина принадлежит мне, яко моя законная жена… Теперь поняли? Еще в «Belle Helene»
есть такой
куплет...
Я заметил, что грубоватому Воейкову
было приятно, что я помнил много
куплетов из его «Сумасшедшего дома».
Времени для угощения
было довольно, так как я никогда не кормил дорогою лошадей менее 3 1/2 часов; и мы сначала довольно лениво относились к прекрасному доппель-кюммелю, но мало-помалу дело пошло успешнее. Сам Крюднер, бывший не дурак
выпить, разогрелся и, взявши гитару, начал наигрывать разные вальсы, а затем, исполняя шубертовского «Лесного царя», фальцетом выводил
куплеты о танцующих царских дочерях.
Так однажды мы услыхали шаги проходящего по зале в красном шлафроке Мих. Ильича. Обычно потирая руки, он
напевал на голос какого-то водевильного
куплета...
Мало этого: публика обратилась к начальству, и вместо полевой
было поставлено луговой; наконец, и этим не удовольствовались, и
куплет был вычеркнут.
В самом деле, они оба
были хороши до совершенства, да и водевиль необыкновенно забавен и отличался прелестными
куплетами.
Куплет был обращен прямо к публике и хотя очень мило пропет Н. В. Репиной, но публика крепко обиделась и, вместо вызова, наградила переводчика общим шиканьем.
Вопреки обыкновению водевиль
был серьезного содержания, прекрасно написан и превосходно разыгран; но как публика, после наскучившей ей комедии, хотела и надеялась посмеяться, слушая писаревский водевиль, то и «Странствующие лекаря»
были приняты холодновато; даже превосходные
куплеты не поправили дела.
Глинка
был очень доволен; взяв огромную тетрадь, он проворно раскланялся с нами, шаркнув и притопнув ногой по своей привычке, и почти выбежал из комитета, махая своей до невероятности измятой, изломанной шляпой, в дверях уже
напевая и насвистывая какой-то
куплет.
Зато через неделю публика смягчилась и принуждена
была хлопать, кричать браво и форо
куплетам Писарева и вызывать его за новый водевиль «Тридцать тысяч человек, или Находка хуже потери».
Всего чаще переписывался я с А. И. Писаревым, который во время моего отсутствия сделался блистательным водевилистом; водевили
были все переводные, но
куплеты оригинальные и так хороши, что до сих пор остаются лучшими водевильными
куплетами.
— Писарев переводил водевиль «Дядя напрокат» для бенефиса капельмейстера Шольца; водевиль этот должен
был идти в первых числах генваря наступающего 1827 года; но Писарев уже чувствовал, что пора приняться за что-нибудь более серьезное, более достойное его таланта, «пора перестать набивать руку», как он сам говаривал, «на водевильных
куплетах», хотя они очень нравились публике.
«Три десятки», хотя несколько чувствительного и даже серьезного содержания, должны
были, по своим прекрасным
куплетам, доставить Писареву новое торжество.
В конце этого же водевиля
был еще
куплет на Полевого, гораздо оскорбительнейший; но против него не так сильно восстали Телеграфисты — и сторона Писарева преодолела.
Он
был жестоко ошикан публикой за резкость последнего
куплета, написанного Писаревым...
Это
была его последняя работа для театра, и хотя водевиль состоял из пустого, впрочем забавного фарса, но Писарев занимался им с особенной любовью и очень
был доволен
куплетом...
В «Трех десятках» много прекрасных
куплетов, и я приведу еще два, вероятно, никому не известные. Странная судьба постигла ату пиесу: без всякой причины публика стала мало ездить в нее, и она скоро
была снята с репертуара. Вот
куплет молодого человека, который пробовал служить и нашел, что очень тяжело трудиться без всякой оценки пользы.
Бенефис г-жи Синецкой, бывший 27 января, заканчивался небольшим водевилем Писарева, также переведенным с французского: «Две записки, или Без вины виноват». Этот водевиль слабее других писаревских водевилей, но
куплеты, как и всегда,
были остроумны, ловки и метки. Переводчик
был вызван.